В 1-й части этой статьи (см. «БИ» от 25 мая 2012 г.) сообщалось о создании текстильных фабрик в Боровском уезде, судьбе их после Октябрьского переворота 1917 г., консервации Русиновской и Ермолинской фабрик, образовании Калужского текстильного треста (КТТ), который возглавил Никита Алексеевич Рупасов, и о высоких показателях в работе КТТ, добившегося большими усилиями увеличения выпущенной продукции в 1925–1927 гг. в 40 раз (с 400 тыс. до 16 млн. руб.).

Безусловно, при таком огромном объеме работы не обошлось без случаев перерасхода бюджетных средств либо их бесхозяйственного использования. Ведь в условиях НЭПА были постоянные перебои с сырьём и подсобными материалами, несвоевременно утверждались планы (иногда приходилось подавать их по нескольку раз) или получали значительно финансово урезанные планы и распоряжения, когда деньги уже частично были истрачены. К тому же Калужский Губернский совет народного хозяйства (КГСНХ) разрешил использовать средства до 5 тыс. руб. без согласования с ним.

Некоторые из таких фактов стали известны в КГСНХ. Это явилось поводом для вынесения экономическим отделом ОГПУ Постановления №81 от 10 мая 1928 г. о принятии дела к производству.

Нужно было искать виновных, и выбрали тех, кто в самый тяжёлый период, не рассчитывая на помощь и надеясь только на себя, приложил громадные усилия для спасения текстильной промышленности в Калужской губернии.

«Следственное дело №19987», хранящееся в Калужском архиве ФСБ, состоит из 2-х томов в 1279 листов. Начато 5 мая 1928 г., окончено 18 января 1929 г. К следствию было привлечено 79 свидетелей и несколько десятков организаций. Пытаясь прикрыть неблаговидную роль КГСНХ в этом деле, Комиссия, созданная по вышеупомянутому Постановлению, по существу, зачёркивает всю деятельность КТТ, предлагая немедленно ликвидировать его и передать все функции заводоуправлению Ермолинской фабрики. Уволить классово чуждый элемент по составленному Комиссией списку, который в деле отсутствует, не покупать и не обменивать пряжу у частников. К 1 января 1930 г. ликвидировать все мелкие ткацкие предприятия КТТ и сконцентрировать всю текстильную промышленность уезда на Ермолинской фабрике, развернув на ней жилищное строительство. Прекратить из-за нецелесообразности электрификацию Боровска и Русиново, инициированную Рупасовым. Ходатайствовать о выдаче 2 млн.руб. из бюджета РСФСР для создания оборотных средств на Ермолинской фабрике. В дальнейших постановлениях, решениях и выводах комиссий по поводу работы КТТ тон становится всё более и более жёстким. В выводах одной из них говорится, что « КТТ не выполнял директив ВСНХ от 1 августа 1927 г. по составлению планов переоборудования фабрик. Ввиду этого предлагается снять с должности управляющего Рупасова, а на Ермолинской фабрике усилить роль парторганизации». Нет ни слова понимания того, в каких условиях работал КТТ, ни желания понять его проблемы и трудности. Только лживая критика и претензии. Может создаться впечатление, что КТТ работал в идеальных условиях, когда не нужно было ничего ни добывать, ни создавать своими силами, чтобы поддержать производство. Белоусовская, Тишинская и даже 1-я Боровская («Красный Октябрь»), механизированная ещё к 1913 г. и имевшая два 2-этажных каменных корпуса и два смешанной постройки, называются «лже- и полукустарными фабриками, полуфабриками-полумастерскими, фабричёнками, рухлядью, кустарными мастерскими с полуразрушенными зданиями, похожими, скорее, на жилые постройки, чем на производственные корпуса». Из этого становится очевидным, что дело принимает чисто политическую окраску.

Но апофеозом этого явились статьи «Полежаев и его трест» в газете «Голос текстилей» от 15 мая 1928 г. и «Покончить с полежаевщиной» в газете «Коммуна» от 22 мая 1928 г. В ней объявлялось, что «шайка фабрикантов противодействовала правильному развитию текстильной промышленности Калужской губернии, заранее обдумывая и прорабатывая свои корыстные планы по возвращению им фабрик». В ответ на эти публикации заключённый Николай Полежаев пишет следователю: «Появившиеся в газетах заметки с сенсационными заголовками о моей работе в КТТ носят исключительно клеветнический характер.

Вымышленные факты выдаются за действительные и возбуждают массы против меня как специалиста, от звания которого я никогда не откажусь. Весь свой опыт и знания я отдал исключительно на усиление мощности КТТ».

Попытки Никиты Рупасова объяснить комиссиям и следователю в письменной форме причины тех или иных действий КТТ, доказать большие трудности и успехи его в работе и то, что доходы КТТ в десятки раз перекрыли его перетраты в 600 тыс. руб. и что специалистов он подбирал исходя только из их деловых качеств и способностей, остались без ответа. На ход следствия не оказали влияния и блестящие характеристики, данные Рупасовым его арестованным сослуживцам.

Владимира Соколова и Владислава Поплавского арестовали 20 мая, Николая Полежаева – 5 июля, а Дмитрия Соколова – 20 июля 1928 г. Однотипные обвинения были предъявлены всем 2 июня. Их вредительская деятельность заключалась в намеренном разложении финансовой мощи КТТ. Это проявилось в разрушении Русиновской и сознательной задержке пуска Ермолинской фабрик, хотя для ввода их в эксплуатацию, по мнению следствия, не требовалось ни копейки затрат. Комиссия КГСНХ установила, что для этого нужны были миллионы рублей. Все арестованные сочли факты, содержащиеся в предъявленных им обвинениях, не соответствующими действительности и виновными себя не признали.

Заведены были также дела на управляющего КТТ Рупасова, предварительно отстранённого от должности, и на нескольких его сотрудников, «как содействовавших фабрикантам в проведении их вредительской политики». Однако 30 августа 1928 г. начатые дела были отменены в связи с недоказанностью обвинения.

А руководящие работники ВСНХ и КГСНХ, от которых исходили все решения и распоряжения, были привлечены к делу лишь как свидетели. Они остались в стороне и ничем себя не запятнали. Все они были членами ВКП (б).

В обвинительном заключении от 17 сентября 1928 г. указывалось, «что своими действиями обвиняемые принесли громадный ущерб Советскому государству. Преступления их предусмотрены ст.58 п.7 (вредительство) УК РСФСР и дело подлежит направлению в Коллегию ОГПУ для слушания во внесудебном порядке» (т.н. «тройки»).

В последующие 4 месяца все четверо обвиняемых продолжали оставаться в Калужской тюрьме в ожидании приговора. Жёны Соколовых и Поплавского писали отчаянные письма прокурорам в Калугу и Москву с просьбами разобраться в делах их мужей, пытаясь убедить прокуратуру в их невиновности. Ответов на их письма в деле не найдено. За Полежаева некому было ходатайствовать. Его жена умерла вскоре после его ареста, а вовлекать в это дело родственников, полагаю, он не хотел.

4 января 1929 г. в газете «Правда» появилась статья «В плену у фабрикантов», в которой в самых резких тонах осуждается Рупасов: «История с Рупасовым – пример для многих хозяйственников-коммунистов, становящихся пешкой в умелых руках враждебных нам людей. Им надо запомнить, что для коммуниста – смертный грех передоверять данный ему пролетариатом мандат на управление хозяйством классовому врагу».

Наконец, 18 января 1929 г. «тройка» ОГПУ вынесла приговор: «Сослать сроком на 3 года Николая Полежаева и Владимира Соколова в Лснинаканский округ Закавказья, а Дмитрия Соколова, Владислава Поплавского – в Бухарский округ в Средней Азии. Выслать всех этапом, чтобы не освобождать из-под стражи и тем самым не создавать лишних разговоров среди рабочих масс Боровского уезда».

Послесловие. Через 3 года со дня ареста всем сосланным было разрешено свободное проживание на территории СССР. Жёны дождались их возвращения.

Полежаеву возвращаться было некуда. Почти все родственники жили в Москве в коммунальных квартирах, скученно и в сложных бытовых условиях. Находясь на хорошем счету на работе (зам. зав. отдела техконтроля и зав. лабораторией), он остался работать на Ленинаканском х/б комбинате. Он очень тосковал по своим московским родным, регулярно переписывался с ними, несколько раз бывал в Москве. В Ленинакане его опять арестовали и отправили в Казахстан, но вскоре вернули обратно. Умер в 1951 г. и похоронен на Рогожском кладбище в Москве.

Дальнейшая судьба Соколовых остаётся неизвестной.

Поплавского вторично арестовали в сентябре 1937 г. в г. Серпухове Московской обл. Тогда он работал начальником аппретурно-отделочного цеха на Серпуховской тонкосуконной фабрике. Его жену Анелию Антоновну арестовали в октябре 1937 г. В 1943 г. она умерла в ГУЛАГе.

Их дети в 1956 г. подали просьбу Военному прокурору пересмотреть дело родителей и реабилитировать их посмертно. Адресный поиск позволил разыскать лишь четырёх свидетелей. Ничего конкретного о вредительской деятельности руководящих работников КТТ, осуждённых в 1929 г., они сказать не могли. Однако прокуратура Калужской области решением от 5 апреля 1958 г. жалобу Поплавских оставила без удовлетворения, а дело возвратила в архив. Лишь 74 года спустя 30 января 2003 г. по тем же материалам на основании ст.ст. 3 и 8 Закона РФ было вынесено заключение о реабилитации всех четверых осуждённых.

Рупасова вторично арестовали в 1938 г. После 9-летнего пребывания в ГУЛАГе на Дальнем Востоке и на Колыме он, совершенно больной (туберкулёз позвоночника), добрался в Боровск к семье. Подлечившись, находил в себе силы заниматься партийной общественной работой, остался убеждённым коммунистом. Похоронен на Текиженском кладбище в 1970 г.

Фабрики Тишинская и Ёжикова (2-я Боровская), каменные корпуса которой в настоящее время используются как жилой фонд города, были ликвидированы, по-видимому, в 1930–1931 гг. Производство на Русиновской фабрике не восстанавливали. Белоусовская фабрика вместе с Ермолинской ещё в 1974 г. была в составе производственного х/б объединения, но к 1995 г. прекратила своё существование как текстильное предприятие.

Предназначенная в 1928 г. к демонтажу 1-я Боровская фабрика, названная «полукустарной мастерской и рухлядью», тем не менее выжила. В этом была огромная заслуга Полежаева, поскольку он продолжал заботиться о ней вплоть до его ареста. В дальнейшем на ней появилось несколько новых производственных корпусов. В период Великой Отечественной войны она получала заказы на производство шинельного сукна, а в последующие годы стала специализироваться на выработке шерстяных пледов и одеял. В советское время фабрика очень расширилась, на ней работало около 1500 человек, т.е. половина трудоспособного населения города. Вплоть до перестройки в 1990-х гг. она оставалась самым крупным предприятием Боровска. На средства фабрики были построены жилые дома, клуб, детский сад. Она имела медпункт и даже народный театр, радовавший боровчан прекрасными спектаклями.

Ермолинская фабрика тоже стала градообразующим предприятием,а по производственным мощностям была крупнее Боровской. По-видимому, на её развитие удалось получить финансовую поддержку в несколько млн. руб., о чём ходатайствовала Комиссия из представителей ВСНХ и КГСНХ в 1928 г. В 1930-х гг. число рабочих на ней превышало 3000 человек. Она продолжала производить х/б и тонкошерстяные ткани (в основном – кашемир). За счёт её доходов деревня Ермолино превратилась в посёлок городского типа с 10-тысячным населением, современными домами, детскими садами, яслями, с клубом и драмкружком при нём, с развитой сферой бытового обслуживания.

В период перестройки в 1990-х гг. произошёл резкий спад производства на обеих фабриках. Однако они устояли и превратились соответственно в ОАО «Руно» и ОАО «Ермолино». Число рабочих на них снизилось в 10 раз. И всё же возникшие более 100 лет тому назад, они смогли пережить бурный XX век, продолжают выпускать продукцию высокого качества и обеспечивать занятость населения.

Опубликовано: Боровские Известия. №66-67. 2012. С.9